Сергей Дигол - Отпечатки на следах [СИ]

— Так и сказал?

Лилия горько кивнула.

— Представляете мое состояние? Знаете, я сейчас даже более спокойна. Ну, что он в тюрьме. Его ведь там не убьют, правда?

— Я сделаю все возможное, чтобы с ним все было нормально.

— Вы думаете, ему грозит опасность?

— Если то, что вы рассказали — правда и мы действительно имеем дело с таким противником, я и не знаю что думать.

— Но ведь они и в самом деле не стали его убивать. И бизнес отбирать не стали. Понимаете, этому человеку я все рассказала о своих отношениях с мужем, чтобы он передал тем, кто над ним стоит. Думала, что в них проснется какая–то жалость, сострадание, что ли. Знаете, ведь мой муж — очень добрый и ранимый человек. Я и представить себе не могла, что они бывают такими.

— Кто они?

— Ну они. Люди бизнеса.

— А вы, извините за вопрос, выходили замуж за денежный мешок?

— Да вряд ли — Лилия подняла глаза на Николая. — То есть, я, конечно, знала, что он богат и знала, что у меня исчезнет масса бытовых проблем, но за мешок… Нет, я правда его люблю. Он такой… надежный очень. Когда я его впервые увидела — это было в ночном клубе — он мне напоминал полководца. Такой, знаете ли, мудрый, уверенный, спокойный. И умеющий спрятать за своей спиной. Формула мужской красоты — любой женщине хватит такого сочетания, чтобы втрескаться по уши.

Николай поерзал в кресле.

— Как же они собирались развести вас с мужем?

— А очень просто. Во всяком случае, мне и вправду показалось, что их план прост до гениальности. Я должна была максимально избегать мужа. Ну, все время ускользать из его поля зрения: поздно приходить домой, давать уклончивые, ничего не значащие объяснения или вообще ничего не объяснять. Да они и знали, что объяснять вряд ли что–то придется. Бедный Олежек! Сволочи, они изучили его характер — самое обидное, что из моих слов и давили именно на самые болевые точки. Он скорее будет мучиться, чем допытывать меня. Да так оно и было. Два месяца ада. Честное слово, сейчас как будто даже легче, прости господи, прости, Олежек.

— А что же вы все это время делали?

— Все, что этот негодяй приказывал. Каталась целыми днями по городу. Создавала, как он выразился, ощущение, что этот брак тяготит меня, чтобы в конце концов объявить мужу, что ошиблась. И в итоге подать на развод. Без каких–либо материальных претензий, это, мол, должно помочь бизнесмену легче избавиться от жены. Только вот мой Олежек еще бы половину отдал, только бы я его не бросала. Вот я и колесила, — она вздохнула, — кафе, рестораны, бутики эти поганые, меня уже тошнит от всего этого. Наверное, до конца жизни просижу дома, в кресле, или даже у плиты.

— Знаете, — Николай поднялся, — я все–таки не понимаю, почему вы все не рассказали мужу. Он ведь не последний человек в Молдавии.

Она подняла глаза.

— Вы в самом деле не понимаете? Да они одним пальцем его бы смели, растерли бы в порошок. Я же все это время под колпаком у него была, у этого гада–курьера. Куда я, туда и он, глаз с меня не спускал. Вы думаете, за мужем меньше следили? А фотографии, которые он мне показывал? За нами все это время наблюдали. И сейчас, я уверена, наблюдают. Просто выжидают, наверное, думают, что дальше делать.

— Так может, у вас и дом прослушивается?

Она взметнула на Николая испуганный взгляд

— Я и не подумала. Боже, его не убьют, а?

— Успокойтесь, пожалуйста, они не посмеют. Они знают, что я обо всем знаю, а выдать себя таким глупым способом…

— Так они и вас теперь могут…

— У–спо–кой-тесь!

Он прошелся до стола, отбил по поверхности барабанную дробь кончиками ногтей.

— Все, что вы мне сегодня рассказали, нужно будет изложить еще раз и теперь уже официально.

— Нет–нет–нет! Не уговаривайте, — она вскочила и тоже подошла к столу. — Что вы?! Тогда Олежку точно убьют! Я же вам доверила, мне просто больше некому! Вы не сможете так поступить со мной! Разве нельзя, я не знаю, проверить эту информацию неофициально, придраться к ним по другому поводу? Вы же умеете, я знаю! Ну прошу вас! Ну пожалуйста! Я вам заплачу — полушепотом добавила она.

— А вдруг ваша квартира действительно прослушивается? Тогда меня за взятку и посадить могут — улыбнулся Николай. — Вы все–таки постарайтесь взять себя в руки и успокоиться. Хорошо, мы пока не будем ничего фиксировать официально. Договорились?

Она кивнула.

— Расскажите только, как вы оказались в квартире убитого, да еще привязанная к стулу?

— Он сказал, что так надо.

— Кто, гонец этот ваш?

Снова кивок.

— Понимаете, подходил к концу срок и мы не успевали. Я терялась, не знала что делать. Боялась сказать мужу, про развод вообще не представляла как говорить. В общем, запуталась. А этот, в общем, убитый… Он прямо вышел из себя, когда я сказала, что не могу, не в силах поговорить с мужем. Начал орать на меня, даже замахнулся. Но я тоже не выдержала, накричала в ответ, и он, к моему удивлению затих. Потом я поняла. Поняла, какая я дура. Ведь швейцарец, по его словам, уже перевел часть денег, значит, агентство, или СИБ, или черт еще знает кто, в общем, все эти мерзавцы, они зависят от меня, они ждали, что все будет по плану, но сейчас у них нет времени, у них этот, — она защелкала пальцами, — как это называется в шахматах…

— Цейтнот.

— Вот–вот! Я сказала, что не могу сейчас разводиться и что пусть они отложат мою отправку в Швейцарию. Я, честно говоря, стала думать о том, что если еще затянуть, может они передумают и вернут залог швейцарцу. Или он, если он такой крутой дядя, может, ну, как–то разобраться с ними. Ну, они же стреляют друг друга, если кто–то кого–то кидает, так ведь? Я почувствовала свою силу, поняла, что могу диктовать, пусть ограниченные, но все же условия. И тогда я сказала: придумайте, что хотите, но я не могу так просто бросить мужа. Для него это будет удар. А еще я пригрозила, что все же расскажу все мужу, гори, мол, оно все синим пламенем: и швейцарец с его миллионами, и все вы, и что муж сделает так, что об этой истории растрезвонят с каждого столба, пусть тогда попробуют что–нибудь с нами сделать.

— И что он ответил?

— Мне кажется, он понял, что я действительно в отчаянии. И что я могу решиться на что угодно. Через пару дней он сказал, что есть новый план. Надо, сказал он, инсценировать мое похищение, чтобы показать швейцарцу: вот мол, страна бандитская, девушку похитили, а в качестве доказательства продемонстрировать видеозапись: меня — связанную и избитую. Ну, видеозапись, якобы присланную похитителями. Ну и конечно, заверения сибовцев, что какая–нибудь неделя–две, и меня обязательно освободят, что это в их силах, но даже для такого плевого для них дела, мол, нужно время.

Николай хмыкнул.

— Вы мне не верите?

— Я вас слушаю, — уклончиво ответил он.

— Я в тот день поехала в ресторан Мариус. Потом вышла, села в машину этого негодяя — у него был темно–синий гольф — и он привез меня в эту квартиру. Сказал, чтобы я потерпела, что все должно быть натурально, хотя я говорила, что для съемок не нужно меня бить, можно подкрасить, но он снова успокоил, сказал, что все будет хорошо. Затем достал из стола веревку, привязал меня к стулу, я даже ойкнуть не успела, как он заклеил мне рот скотчем, а потом что–то так ударило меня вот сюда — она показала на родинку, не дотрагиваясь до щеки. — Гад проклятый! Я успела увидеть пистолет, он положил его за моей спиной. Там стол стоял. Да, он камеру забыл.

— Какую камеру?

— Ну, на которую меня связанную собирался снимать. Он сказал, что забыл ее внизу. Сказал, что скоро приедет, вышел, даже дверь не запер. Я еще подумала, что камера у него в машине.

— Сколько вы ждали?

— Я не помню. Мне казалось, что я даже потеряла сознание, так голова разболелась. Я даже не помню, как муж зашел, помню лишь его голос, кажется, я от него и пришла в себя и еще помню, как он меня развязывал и у него отсюда — она показала на лоб, — потом капал. На нос, а с носа на пол, на меня. Он рот мне осторожно расклеивал, но все рвано было так больно, что у меня брызнули слезы. Тогда он подышал так часто–часто и как дернет. Боже, как было больно, будто обожгло, зато сразу стало легче дышать. А потом зашел этот. Олежка стоял к нему спиной, слева от меня. Я как его увидела, как заору: «Олег, это он!». И сразу — грохот и дым.

Она уперлась ладонями в стол, а взглядом — в окно.

— Олег сразу побежал к телефону и набрал полицию и скорую.

— А что сказал муж, когда увидел, кого застрелил?

— Там темно было у входа. Лампочка в коридоре не горела. Он позвонил, подошел к убитому, потом вдруг на стену так упал спиной и сползать начал. Я сразу к нему, спрашиваю: Олежка, что с тобой, тебе плохо? А он так посмотрел на меня, а сам бледный как смерть! И говорит: нет, нет, не может быть. И все время повторял: не может быть, не может быть. Я ему: Олежек, это он, я все тебе расскажу, и обнимаю, целую его. А он все: не может быть! А потом приехала скорая, потом полиция, а еще позже — вы.